«Эх, Леша, надо было драться!»
Вечер четверга, Банковая, четвёртый этаж. В приёмной президента Украины, за столом, сидят Верочка и баба Люба и пьют кофе. Верочка одета совсем по-летнему – серая майка обтягивает фигуру, волосы распущены и падают крупными локонами. Вера вдыхает дым, небрежно держа тонкую сигарету меж длинных пальцев, и качает головой, слушая бабу Любу. Баба Люба курит «винстон», стряхивая пепел в ведро с водой, отхлёбывает капучино и, покачивая ногой в старом кроссовке, что-то рассказывает. В воздухе пахнет ранней весной, дымом, лавандовым сиропом и потерянными возможностями.
Баба Люба (продолжая): … а це було… зараз… ще плеєри були з такими дісками красивими, помніш?
Верочка (лениво выпуская дым): Да, баб Люб, сиди-диски, конечно, помню.
Баба Люба: Тю! Шо ти мені наворачуєш, ти така молода, як я тоді була, як ти можеш помніть? Еххх… Корочє. Ото я убіраю отуточки, наверху, і тут заходить…
Распахивается дверь, и из кабинета энергичной походкой выходит президент Украины. Владимир одет в тёмный костюм и белую рубашку, на руке – след от поспешно снятых и спрятанных часов.
Владимир: Ох, накурено… Верочка, опять вы… (видит бабу Любу, тут же останавливается и начинает внимательно всматриваться в пол) Эээээ… здравствуйте, Любовь Андреевна.
Баба Люба: Здрастє-здрастє, колі нє шутітє. Та йдіть вже спокойно, я ще не мила.
Верочка (стряхивает пепел в блюдце): Владимир Александрович, вы надолго? На шесть новый Кабмин должен собраться. Хотя я не уверена, что там все запомнили, министрами чего именно их назначили…
Владимир (облегченно вздыхает): Да я быстро, руки помыть. И согреться, холодно в кабинете. Можете кофе сделать, погорячее?
Верочка (гибко встает с кресла, волосы колышутся волной): Конечно. И… Владимир Александрович, хватит руки мыть, серьёзно. Ну не было в обсервации заболевших!
Владимир: Бережёного Бог бережёт! Вы моё пальто уже сожгли? (подходит к двери в коридор, нерешительно берётся за ручку, оборачивается) Верочка… А это…
Верочка (включает заурчавшую кофемашину): Что? А… Нет, нет там Гончарука, не приходил вообще, идите спокойно. Хотя…
Владимир (уже распахнув дверь): Что – хотя?
Верочка: Хотя лучше оглядывайтесь. (дверь за Владимиром закрывается) Бережёного Бог бережёт, а небережёного премьер стережёт.
Баба Люба (втягивая ноздрями запах свежемолотого кофе): О, Веруся, а зроби й мені ще каву. З вкусняшкою, як ти вмієш.
Верочка (не оборачиваясь): Конечно, баб Люба. Последние капельки лавандового сиропа допиваем.
Баба Люба: Нічо. Главноє, шоб новий прем’єр чай не пив. Мущщіна, которий нє любіт кохве, визиває в мене подозрєнія. Кстаті, отой я ж не розказала! Коротше, йду я така по поверху з відром, вся така волнітєльна, волоси назад…
Из-за закрытых дверей президентского кабинета доносится глухой стух, возглас, сдавленное проклятие и бормотание.
Верочка (поднимая голову): Баб Люба, вы шо-то слышали?
Баба Люба (мечтательно): … такий красивий назустріч йде, молодий, як ото твій… А? Да. Та то може окно хлопнуло, я ж провєтріваю, ти ж знаєш, який там запах… А шо?
Верочка: Та не, окна так не матерятся… Наберите охрану, пусть подымутся, проверят.
Баба Люба: Тю… та зачєм? Ну ладно, ладно, не зиркай, зиркає вона мені… Зара наберу (достаёт телефон) Так, сьогодні Слава молодий дєжуріт, де він в мене тут… Сэ, сэ, сэ… Соломія, Скалецька, Супрун…
Верочка (прислушивается к шуму): Та не, точно не окно.
Баба Люба (в трубку): Альо? Славік? Альо, хто ето? Ах «а ето хто»? Ето баба Люба, спрашує воно… Да. Да. О, здрастуйте, Стєпан Тімофєіч! А я, дурна баба, Славіку звоню, он же тоже на «Сє»… Ну як ви там? А жінка шо? А ви шо? А она шо? Ой, шо ви говорітє! Та ви шо…
Из-за двери снова раздаётся стук, снова бормотание, топот, шуршание ткани и даже всхлип.
Верочка (быстро достаёт из ящика стола «Глок-17», проверяет патрон в патроннике, оборачивается на бабу Любу): Баба Люба, ну бля! Потом с Полтораком потрындите, давайте охрану уже!
Баба Люба: … ой, Стєпан Тімофєїч, ну шо ви мєні отвлєкаєтє! У нас тут ворожий напад на офіс президента, мєжду прочім! Та нє, нє надо прієзжать! Ти гля, от всьо такі мущщін раньше дєлалі, старая закалка, нє то шо еті… Сразу відно – воєнний. Ні слова, ні полслова, сразу «я сейчас приеду». Та нє тре, Тімофєїч, тут Вєрочка, ви ж її знаєте, вона сама кого хочеш… Ага. Ага. Ну всьо, поцьомала, с прошедшим, пока-пока.
Верочка (прижимается к стене, кладёт кисть на ручку двери): К черту охрану, баба Люба, я сама проверю.
Баба Люба (кровожадно): Вэра, а ну дай мені твого калашмата, я прикрию!
Верочка (машет головой): Не, баба Люба, а то будет как в прошлый раз. Просто… просто посмотрите, ладно? И вбок отойдите, с директриссы.
Баба Люба (сжимает в зубах сигарету и воинственно держит швабру наперевес): Вєра, ну як нє з армії, єй Богу. Куда ти полізеш? Давай спочатку гранату захуярім! У тєбя граната єсть?
Верочка (досадливо): Баб Люб, ну какой «захуярим», а? А вдруг там… ну я не знаю… птица, например! Паркет, опять-же, почти новый, тока третьего президента переживает… Никаких гранат мы бросать не будем. Я просто посмотрю.
Баба Люба: Ага, значіт то, шо граната єсть, ти нє отріцаєш… Ладно (с сомнением оглядывает швабру, отставляет её к столу, достаёт из кармана золотой батон и кивает на дверь). Давай!
Верочка (оооочень удивлённо): Баба Люба, это ж… это ж Януковича золотой батон, из Межигорья!
Баба Люба (изготавливается к броску): Кому батон, а кому і пєнсія… Пойшов!
Верочка поднимает пистолет и резко распахивает дверь, баба Люба во всю мощь орёт «FIRE IN A HOLE!» и швыряет батон в кабинет. Тяжёлый и дорогостоящий пенсійний внесок пролетает комнату и точно попадает в свёрток портьеры, копошащийся на полу. Свёрток визжит. Верочка влетает в помещение, обводит кабинет стволом пистолета и в конце концов берёт на прицел портьеру. Следом влетает баба Люба со шваброй. У швабры обломана ручка, и острый конец твёрдой рукой направлен точно вперёд.
Баба Люба(кричит): А ну відійди, доню, я цю хуйню проткну!
Свёрток (с пола): Это не хуйня, это я!
Верочка (опускает пистолет): Алексей Валерьевич? Вы что здесь делаете? Вы зачем в окно влезли?
Алексей Гончарук (высовывая голову из шторы): Я… Ээээ… Я тут…
Баба Люба: Ти тут з корупцією борешся, ми це вже чули. Так борєшся, аж штору порвав! От бля, хорошу швабру спортіла…
Алексей (остервенело выпутывается из складок тяжёлой ткани): А вы самокат мой не видели? Весь день его искал, думал, что тут забыл… О, вы мою речь смотрели? И как вам?
Верочка (небрежно кладёт пистолет на журнальный столик и опирается бедром о дверной проём): Ах, Алексей Валерьевич. Вот хороший же вы мужик. Высокий, красивый, жилетка опять-же… Умный…
Алексей (отряхивается): Ооооой, как вы хорошо сказали, Верочка. Прям не ожидал от вас похвалу услышать, всё подколки да подколки.
Верочка (продолжает): … и всем вы хороши, кроме этой речи долбанной.
Алексей (обводит взглядом кабинет, не находит самоката и пожимает плечами): Да что не так-то?
Верочка: Да всё не так. Вас же ушли. У вас иммунитет на год был. А вас сдвинули, просто по требованию олигарха, и вы – что? Просто заяву написали? Серьёзно? Вы, Премьер-министр огромной и сильной, воюющей страны, покорно нацарапали «прошу звільнить мене за власним бажанням»? Как? Как это получилось?
Алексей (обиженно): А что надо было делать?
Верочка (распаляется): Не знаю, Лёша. Я – простая секретарша. Знаешь… всё. Всё, что нужно. Выйти и сказать “Меня снимают не из-за того, что я не смог, а из-за того, что это потребовал олигарх. И знаете, что я вам скажу? Хуй вам, а не отставка. У меня иммунитет по закону. Хотите снять? Подавайте в суд, а пока что я –діючий Прем’єр-міністр, я в танкє горє… я в «Докере» пил, я – взрослый состоявшийся мужик, и просто так я не сдамся.”
Алексей (сопит, рассматривает паркет): Но ведь это же бесполезно…
Верочка: Когда наши ребята в бой вступили в четырнадцатом, многие тоже думали, что бесполезно драться. Целая империя всё-таки, армия в семь раз больше. Искандеры всякие, арта, истребители, флот, ядерное оружие… А мы дерёмся. Уже шесть лет. Шесть долбанных лет, Лёша, мальчики и девочки, каждый Божий день, Лёша, каждый час, каждую минуту дерутся. Ты думаешь, им не страшно? Очень даже страшно. Всем нам очень страшно, Лёша. Но…
Алексей (поднимает глаза): Что – но?
Верочка (достаёт сигарету, прикуривает подрагивающими пальцами и внимательно смотрит Алексею в глаза): Но что теперь – не драться?
