Волхвы нашли ребенка, волхвы могут покурить…
Три человека, зима, раздолбанный уазик-“таблетка” скрипит по подтаявшему снегу.
Дорога, дорога, укачивает к чёрту – а расползаться по неудобному, порезанному сиденью нельзя, сиди и смотри в окно, да внимательно – вдруг вспышку заметишь, или фонариком кто блымнет… Тарахтит натужно умирающее двигло, передачи – с таким хрустом, шо аж зубы сводит. Или это от желания зевать?
Кофе? До ближайшего кофе километров пятьдесят. Холодный автомат трясется на коленях, рюкзак со шмотками за сиденьем – холодно, черт, ну чего я флиску не взял, дятел, бля,..
Руль туда – сюда. Фары слепые, но это даже хорошо, здесь с яркими не ездить лучше, оставь ксенон на гражданке, детка, – женщина за рулём весело смеется, и наконец взрывается хохотом вся машина – ох, мля, и спойлер прикрутим, ну смешно же, “таблетка” – и спойлер, брызговики Спарко, это ж плюс пять лошадиных сил, да к нашим трем! Опусти окошко, покурю, отдышусь.
Уносятся в стылую ночь бысто умирающие огоньки дешёвых сигарет.
О блин, еще ж печенье есть, с самого Киева везу, давайте хоть насухую похаваем. Ну что, видно еще?
Все трое приникают к стеклам… И улыбаются.
Прямо впереди посреди хмурого стылого неба видна яркая звезда. Мерцает, сволочь такая, безмятежно далекий огненный шар, миллиарды километров пустоты – и три человека в машине довольно щурятся…
О, блок, граница секторов, фонарик моргает, освещает номера. Стекла со скрипом вниз, замерзший хлопец в балаклаве. Пароль – отзыв – “счастливо ехать” – “и вам счастливо”. В последний момент тот, что рядом с водителем, перегибается к окну, кивает на небо: “Красивая звезда, да?” Окошко со скрипом вверх, поехали, черт, как же кофе хочется…
Парень с блока долго смотрит в абсолютно черное небо. Какая звезда, чё им там привиделось…
Машина пробирается, трясет раздолбанная дорога, стукает АКС о железный холодный борт. Скоро, скоро приедем уже, а печке в машине кажись пиздец, еле греет, зато дворники работают, уже гуд. Почти. Приминается снег колесами, слегка заносит машину на стершейся резине – но женщина, которая, казалось, задремала, спокойно выворачивает руль, подгазовывает, и машинка выравнивается, ах ты хорошая моя, только едь, пожалуйста, солнышко ясное, едь и не поломайся, ладно?
Все хрумтят последними кусочками печенья. Всё хорошо бы – но в ноги холодно, черт, вспотел ещё когда машину выталкивали, и теперь влажные носки безумно холодят пальцы, да перчатки промокли, от же ж…
Молчат. Устали, сильно устали, хоть и не показывают. “Тебя сменить?” – “Та не, Саня, я норм”. Едут. Броники грудой сзади, сверху мешок с магазинами и пакет такой обычный, как из супермаркета. Звезда светит так ярко – пакет отблескивает, кажется – белый комок снега в вихляющей машине…
Какой снег в машине, чччёрт, что за мысли в голове, ооооох. Закрыть глаза, потереть щеки натужно – огоньки скачут под веками, как спать хочется… А спать нельзя, спешить надо, не опоздать бы.
За рулем – волонтёр. Женщина, высокая, красивая, гордая, черноволосая. Полтора года в АТО, а до этого – Майдан. Каждые две недели на передовой, тридцать второй блок, Дебал, десятки мест, где могли убить – но вывезла нелегкая. Сотни людей, что обнимали и благодарили, да тысячи, что помнят, знают и уважают. Курит, чему-то улыбается. Уставшая, ах, какая уставшая за два-то года – а в глазах чертики. Звезда отблёскивает, не иначе.
Рядом капитан. Обычный кэп с обычной биографией: ДАП, Пески, Марьинка, Шир. Весь набор джентльмена-атошника, два осколка в спине да автомат потертый, еще тот, с первой кампании, из под Славика, помните ведь Славик? Какое лето было, аххх, как мы пёрли по Донбассу, аж до Иловайска…
Привалился к окну, кажется – дремлет? Нет, глаза блекло-синие обшаривают ночь спокойно, неутомимо, постоянно.
Сзади, возле броников – молодой парень, медик. В добробате с первых дней, сам из Лисичанска, обстрелы, первые упаковки тогда еще безумно редкого, на вес золота, Celoxa-а, турникеты выдаем только на разведвыход… Теперь-то полегче стало, но аптечка на бронике, и медрюкзак под ногами, ну так, ну а как без него, а? Привык уже…
Скоро уже, отуточки направо – и сразу налево, в ворота. Заезжает “таблетка”, натужно поворачивает по маленькому двору. Крыльца не видно ничерта, а, вон кто-то курит, сейчас спросим… Да, родные, нам сюда, всё, приехали.
Распахиваются двери, гибкая фигура с водительского места неожиданно легко, как пружинка, выскакивает из машины. Медик вылезает, таща рюкзак да пакет, блин, куда мне еще автомат, да ладно, ладно, беру… Ну че, кэп, здесь?
Кэп на крыльце разговаривает с пехотной разведкой, два мужика в темповских брониках и мокрых горках пожимают плечами и машут куда-то в сторону разваленного коровника. Капитан отходит, потом возвращается, подымает голову: “Красивая звезда, да?”
Мужики смотрят на совершенно темное небо. Черт его знает, что он там видит.
В углу, под единственным целым куском крыши, на каких-то трухлявых досках, в деревянном ящике из-под М-113 лежит маленький ребенок. Малыш совсем, тихонько лежит, не плачет, блестят глазки-бусинки, и ручкой так раз, раз, ууух какой…
Женщина опускается на колено и осторожно берет малыша на руки. “Привееееет…” Док достает из пакета красивую белую ткань, смотрит на нее… Кидает обратно и начинает сматывать с шеи арафатку – так малому теплее будет. Не, ты смотри, маленький совсем – а не плачет. Кэп, хочешь подержать?
АКС повисает на трехточке, осторооожно так на руки взять и прижать к бронику тёплый свёрток.
Двор заливает светом от внезапно разгоревшейся звезды. Он выходит во двор и поднимает ребенка вверх – к проклятому, пробитому выстрелами, пронизанному радиоволнами и пропахшему вышибными зарядами небу. Все замирает, даже не дышит никто. Звезда… вспыхивает сверхновой, и ребёнок улыбается в слепящем свете. Женщина повторяет его улыбку, а Док устало садится на корточки и опирается плечом о стену.
Волхвы нашли ребенка, волхвы могут покурить.
Гаснет медленно звезда, и только вспыхивают на дворе брошенного дома где-то в секторе Б огоньки дешёвых сигарет.
