Синдром отложенной жизни

Мартин Брест

Горизонт планирования в начале марта был сутки. Ну полтора. Ну два. То есть двое.
С каждым часом, с каждым днем, когда наши ребята хуярили противника, разменивая жизни на время, горизонт прибавлял минутки. В Ирпене немного. В Буче. Под разодранной “Мрией”. Рядом с затопленным “Сагом”. В разбитых селах Броварского района, в Александровке, в Зачатовке, в Рубежном – в каждом этом долбанном куске долбанной географии появлялось время, которое давало надежду.

Нет, мы не становились сильнее, но мы становились злее, отчаянней и умнее. Сыпались минуты. Потом часы. Потом, о блять, богатство какое – сутки. Я начал позволять себе планировать “на следующую среду”, “после Пасхи” и “заеби меня ближе к тридцатому, все сделаем”. Херрасе. Вот это я охренел, да?

Когда я возвращаюсь в Киев, я вижу людей, которые изо всех сил пытаются жить обычной, условно-довоенной жизнью. С очередями, пробками, бурчанием, смехом и непременными конфетами на ленте кассы Сильпо. С планированием на месяц вперед. С синдромом отложенной жизни.

Мне иногда хочется догнать их, схватить за руку и изо всех сил прошипеть в лицо: “Сука! Что ж ты делаешь? Схуяли ты рычишь на ребенка? Тебе ребята столько времени выиграли, так обними его, прямо сейчас!”.

Планирование как суто людская черта играет с нами херовую шутку. Потому шо правильным ответом на вопрос “Что мы будем делать на выходных?” будут слова “А хрен его знает. Если хочешь чего-то, давай делать это сегодня. Сейчас. Сию минуту”.

Эту минуту нам подарили, и я чувствую это постоянно. Дарят сейчас, в куски разбиваясь, чтобы эта дура могла шипеть на своего мужа, чтобы этот домашний тиран выносил мозг жене вечерами, чтобы мы могли целовать любимых людей, и знать, знать, каждый, сука, момент времени знать: мы обязаны этим нашим ребятам и их обширной, охуенной и долбанной географии.

Прошу – цените. Много хороших ребят погибли за это.