Задача волонтеров помогать армии, а не сливать её
О шантаже. На самом деле все, что сейчас происходит вокруг армии, — это банальный шантаж руководства ВСУ общественниками. Дайте нам то, что мы хотим, иначе мы будем поднимать шум вплоть до Министра обороны и Президента, пока им не надоест вся наша возня. Пустите нас рулить, или мы будем в информационном поле устраивать вам «вырванные годы».
И проблема эта не простая и глубокая. Общественники поощряют военных на противоправные действия и даже на преступление.
БРка (боевое распоряжение) на минирование – это документ с грифом секретно. Запись разговора с комбригом и передача его третьим лицам – это преступление. Люди, которые это делают, автоматически становятся подозреваемыми в систематическом разглашении и сборе информации о подразделении в пользу третьих лиц. Нельзя фотографировать документ с грифом секретно и передавать его журналистам. Это преступление.
Всегда в армии были недовольные. Но они никогда не переступали черту, за которой криминал. Всегда волонтеры были за солдата. Но никогда волонтеры не переступали черту и не подставляли солдата. Волонтеры всегда были связующим звеном между солдатом и высшим руководством, до которого солдат не мог достучаться из-за субординации. Есть реальная проблема? Реальная по закону, а не выдуманная и не высосанная из пальца – всегда волонтеров выслушивали и принимали меры. Я не помню ни одной проблемы, от обуви до масла на САУ и ремонта пушек на БТРах, которые я не смог решить. О фактах хищения тоже. Относительно недавно в дивизионе одной из бригад были выявлены хищения, проведено расследование и дело передано в прокуратуру.
Задача волонтеров помогать армии. В том числе помогать руководству армии иметь объективную картину снизу. То, что не доходит по рапортам, доходит через волонтеров. И задача волонтеров не заявлять голословно о том, что тот или иной комбриг плохой или же ему и его друзьям не нравится. А оглашать конкретные случаи нарушения закона. Конкретные случаи плохих решений и плохого управления. Конкретные факты, которые можно подтвердить в результате проверки. Чтобы можно было наказать и принять меры. А уже вышестоящие начальники в СВ или в ГШ пусть проверяют информацию, и если она подтвердится, пусть принимают решения по комбригам. Я знаю, что это работает.
Более того, я знаю, что если бы не нынешний шантаж, то, скорее всего, один из комбригов, которые сейчас на слуху, уже давно был бы переведен на другую должность. Но этого не сделают из-за шантажа. Чтобы не создавать прецедент.
Потому что никто никогда и нигде из гражданских не руководил назначениями военных. Слишком специфичны знания, и слишком велика цена ошибок. Не просто жизни солдат, а безопасность страны. Как показывают недавние события, даже Герои Украины могут работать в пользу врага.
Закупки контролировать? Не вопрос.
Снабжение контролировать? Не вопрос.
Льготы контролировать? Не вопрос.
Социалку и права человека контролировать? Не вопрос.
Давать всестороннюю информацию по тому или иному военному? Да не вопрос.
Но кадровые вопросы, тут уже мы должны умерить аппетиты. Такого не будет. И на шантаж никто не поддастся. Ни начальник Генерального штаба, ни Министр обороны, ни тем более Президент.
Воевать не общественникам. Воевать военным.
А вот репутацию армии подорвать можно. Чем и занимаются успешно любители сенсаций и секретных данных.
Теперь по поводу поощрения некоторыми общественниками и журналистами сливов информации. Это тоже за гранью.
Каким бы плохим не был офицер, но некоторые вещи делать нельзя.
Одно дело сделать запись пьяного офицера и выложить в сеть.
Одно дело записать хамство офицера перед строем.
Но нельзя писать комбрига на нараде или в кабинете и передавать третьим лицам. Если это не прокуратура или ВСП, а речь идёт о преступлении.
Нельзя фотографировать БРку и передавать третьим лицам. Это преступление.
Командир может быть 10 раз негодяем. Но вы теперь не вправе его осуждать. Потому что он, возможно, и негодяй, а вот вы после этого — преступники. Подозреваемые в ряде других преступлений. Те, кто просит у вас информацию, обещают вас защитить. Но они не смогут защитить в случае нарушения закона. А вы его нарушаете. И все ваши бывшие заслуги перечеркнуты тем, что вы нарушали устав и закон. Знают ли об этом волонтеры и журналисты? Думаю, знают. Но им нужны рычаги давления в виде резонанса для шантажа. И вы их им даёте. Предавая армию в первую очередь.
Завтра вас придут брать под стражу, а волонтеры будут писать посты в Фейсбуке о том, что патриотов сливают. Но закон не читает постов в фейсбуке. А по факту, вы нарушили закон.
Они не остановили этими выбросами преступления. Потому что его не было. Они просто слили служебную информацию. Тем, сколько раз они так делали и кому ещё сливали, должна заниматься контрразведка.
И в заключение. Расскажите мне об успехе общественности в кадровых вопросах за последние 4 года. От переаттестации полиции до НАБУ.
Волонтер требует назначения комбатов, комбригов и выше, следовательно, командующих ОТУ, родов и видов войск исключительно на конкурсной основе.
Волонтер требует введения на законодательном уровне инструментов гражданского контроля ВСУ…
Мне интересно просто, после какого полнолуния некоторые личности з’їхали з глузду, а попросту е@нулись?
Конечно, такому полету мысли была реальная причина. Какой-то комбриг энской бригады выматюкал своего командира разведроты за то, что тот не выполнил его устное распоряжение. Разведчик, здесь правильней сказать шпион, розмову записал и знакомой сердобольной девочке отправил. А та в свою очередь прикрутила аудиозапись к фейсбуку, и понеслось говно по трубам, подгоняемое ветром вентиляторов.
Я вот, как фейковый военный, офицер без образования (понабирают в армию по объявлению), с трудом представляю себе гражданского контролера в момент выполнения подразделением боевой задачи. И вопрос даже не в наличие или отсутствия допуска секретности, а в комичности, вернее, тотальном идиотизме самой ситуации.
(Позволю себе немного пофантазировать опираясь на воспоминания).
Ноябрь 2014 года. Ново-Бахмутовка. Базовый лагерь батальона на территории старой фермы.
– Здрасьти, мы проверяющие гражданского контроля! – две дамочки в сапожках на шпильке неловко мнутся во дворе, испуганно поглядывая на ствол крупнокалиберного пулемёта. Разведчики, пользуясь затишьем, оседлали «бардак» и принялись драить хобот капризного КПВТ.
– Я слушаю вас! – сонно щурясь, комбат окинул недовольным взглядом гостей.
– Мы к вам, подполковник, и вот по какому делу! – затарахтела невысокая молодуха, нервно теребя в руках папку с бумагами, – Где у вас туалет? Куда солдатики ходят писять и… простите, какать?
– Пойдемте, покажу! – комбат резко развернулся и, чавкая по грязи резиновыми сапогами, направился к покосившейся двери.
Чтобы пройти на задний двор, нужно было пересечь здание, по темным коридорам которого вольготно гуляли сквозняки, радостно выдувая остатки тепла.
Женщины не сдвинулись с места.
– Ну, чего застыли?
– Мы это… А как вы тут ходите по этой грязи?
– Как и все, ногами! – комбат заметно нервничал. Его тонкие губы сжались превратившись в одну линию. В глазах запрыгали яростные искры.
За истёкшие трое суток, он спал всего четыре часа, но из штаба бригады позвонили и нарезали задачу встретить представителей новой организации, гражданский контроль.
– Вы идёте, или вам туалет сюда перенести?
– Не хамите, мужчина, иначе мы будем вынуждены составить на вас докладную записку, – женщины, держась за руки, с Божьей помощью добрались до двери.
Испуганно оглядываясь по сторонам и недовольно сморщив носы, они быстро прошмыгнули коридорами и наконец-то вышли на задний двор, где в сотне метров от здания «красовался» вертикально стоящий зелёный параллелепипед. Точнее в данный момент туалет, сбитый из «градовских» ящиков, больше смахивал на известную башню из итальянского города. Комбат дернул ручку, и дверца, прошкарябав по земле, неохотно открылась. Женщины, заглянув внутрь, с ужасом отшатнулись.
– Это что? – их взгляд двумя острыми шпагами скрестился на комбате.
– Туалет, разве не видно?
– Вы издеваетесь над нами? – прошипела всё та же молодуха.
– И в мыслях не было! – подполковник достал сигарету, крутанул колесиком зажигалки и жадно затянулся.
– А где унитаз? Ёршик? Раковина для мытья рук?
Комбат молча посмотрел на женщин, как на умалишенных.
– Что вы мне глазки строите, подполковник?! Солдатики, значит, у вас сюда ходят нужду справлять?
– Другого места нет. Все сюда ходят.
– Тааааак… Так, так, так… И зимой тоже?
– Ну, через две недели наступит декабрь, вот и узнаем.
– Мне всё понятно! – фыркнула вторая проверяющая, с брезгливым видом отойдя от туалета, – Так! Теперь покажите, где у вас столовая?
– Воооооон в той палатке! – комбат указал рукой в сторону грязно-серого шатра.
– Вы с ума сошли, подполковник?.. Мало того, что у вас тут асфальтированных дорожек нет, и мы должны месить грязь, так солдатики ещё и в какой-то палатке пищу принимают, где нет никаких условий?!
– Угумс, – пробурчал комбат, – Мы ещё воду вёдрами носим, и укрытия у нас не отапливаются.
– В земле???
– На дереве, – съязвил офицер, – Конечно в земле!
– Так, Лена, поехали отсюда. Мне всё понятно. Снимать его будем, – молодуха дернула за руку свою худую, как спиннинг, подругу и, уже не замечая грязи, быстрым шагом направилась обратно.
– Может чаем вас напоить?
Женщина на секунду остановилась и вопросительно посмотрела на комбата.
– С бергамотом?
– Да хрен его знает? Обыкновенный чёрный. Мы не рассматривали его…
– Сами пейте свой обыкновенный! – женщины, уже не оборачиваясь, быстрым шагом практически добежали до дверей и скрылись за ними.
Через неделю комбата, боевого подполковника, сняли из-за того треклятого туалета. Вместо него прислали какого-то лопоухого майора, который сразу же снял все подразделения с позиций, и батальон круглые сутки строил капитальный туалет на двадцать унитазов и биде. А после занялись строительством двухэтажной столовой. Не до войны стало, нашлись дела поважней. Не дай, Бог, следующим проверяющим душевые не понравятся…
Конкурсный отбор комбатов и комбригов гражданскими во время войны сами представите, или тоже расписать в ролях?
P.S. За годы войны я видел многих комбригов и комбатов. Хороших, плохих, смелых и аватаров, но приказ на войне выполняется сразу и без обсуждений (собственные матюки не считаются), иначе на жизни своего подразделения можно ставить крест. Это аксиома. Все остальное лирика!
Сейчас по сети будет много красивых слов и объяснений от общественников. О патриотизме, мотивации и правде.
Только правда одна. Сейчас каждый командир чувствует себя незащищенным. Каждый его приказ, каждое распоряжение, каждое замечание, каждое слово могут записать и слить в сеть. Обрезать так, как нужно будет журналистам, наложить титры и слить.
Потому что безнаказанность.
Потому что не может сейчас комбриг поставить артиллерии задачу – подавить минометы противника, обстреливающие мирные села. Потому что его потом могут обвинить в нарушении минских. Вырвут из контекста и покажут, как он сам мирняк обстреливал. Потому что записать разговор и слить в сеть это ж у нас сейчас в порядке вещей.
И освободить село в серой зоне тоже не может приказать. Потому что потом его же обвинят в нарушении минских. А, не дай, Бог, кто погибнет при освобождении, то запилят ролик, где он на смерть послал солдат.
И БРку подписать тоже не может без страха. Потому что может быть сфотографирована и выложена в сеть.
И если кто-то очень умный, но далекий от войны, хотел добиться неуверенности в себе офицеров, хотел добиться того, чтобы они боялись отдавать приказы, то этому кому-то очень умному, или не очень, это удалось.
И если сейчас руководство армии не накажет жестко людей, сливших секретную и служебную информацию журналистам, и не защитит командиров от сливов секретной и служебной информации, то мы будем наблюдать настоящий конец армии. Не в “решетиловском котле”, а по-настоящему. Потому что военное ремесло – это прежде всего уверенность. Уверенность в том, что тебя не предаст твой народ и твоя страна.
