Я хотел бы написать о смерти
Вы же хотите прочитать о смерти? Как это происходит? Откуда вот эти все фразы берутся – «В результате обстрелов боевиками в зоне АТО погиб украинский военнослужащий». Вы знаете?
А я вам расскажу. Я, конечно, диванный, но кое-что видел, что поможет рассказать о том, как появляются такие сводки.
Обычный ВОП. В бревенчатом ДОТе боец спешно выставляет свой ПКМ в небольшое окошко, чтобы «насыпать». «Стрелкотня» привычно осыпается на земляные отвалы ВОПа, особенно противно взвизгивают рикошеты. Боец без каски, в каске неудобно в маленьком ДОТе. Был бы командир взвода – он, конечно, при помощи мата и удара в центр бронежилета промотивировал бы своего бойца одеть каску. Но его нет, он еще час назад поехал на ТПУ, чтобы загрузиться сухпаями и БК на изношенном «тэчике», выкрашенном в камуфляж, который когда-то был выпрошен у волонтеров. Бойца подстегивает адреналин, он выставляет «покемон» в окошко, матерится из-за того, что цепанул головой о грубо обтесанные бревна, и дает очередь в сторону сепарского ДОТа, откуда так нагло работает короткими очередями «Утес». Одна очередь, вторая, третья. Маленькое помещение быстро забивается пороховыми газами, глаза начинают слезиться. Очередь. Очередь. Вдруг перед окошком пули выбивают фонтанчики земли, а одна залетает в небольшое окошко и, отрикошетив от земляной стены, влетает в стену окопа позади бойца. С секундной задержкой боец опускается на колени, придерживая «покемон» стволом вверх. Глаза расширены. Смерть прошла так рядом, буквально в сантиметрах. Надо выдохнуть. Он дрожащими руками вытянет сигарету, раскурит её, не слыша звуков боя, а потом поднимет свой ПКМ и пойдет «размещаться» в соседнем, таком же хлипком бревенчатом ДОТе, который пока что не держит под огнем вражеский пулеметчик.
Зеленый «паджеро» на скорости залетает во двор домика, камуфлированного масксетью. Ротный с двумя разведчиками выбегают из машины, ротный бежит в соседний дом, чтоб по «тапику» выйти на ВОП, который, по донесениям, сейчас под огнем. 82-мм мину он слышит уже в самом конце, взрыв встряхивает его, бьет по ушам. Взрыв был сзади. Там, где машина. Там, где разведчики еще не успели выгрузить вещи. Ноги без мыслей разворачивают тело назад, бронежилет становится невесомым, ротный забегает назад за дом, натыкаясь на ошалевших «разведосов».
– Прикинь, в огород прилетело, метров до десяти, наверное, хорошо, что угол дома закрыл, так бы и «паджерику» хана, и нам, – испугано тараторит разведчик. Но его уже никто не слышит, все бегут в дом, в подвале которого оборудован узел связи, потому что в километре от них идет бой, и на «его парней» враг сыпет тонны металла, вот уже слышны «приходы» 122 или 152 мм снарядов, к черту Минские, только бы все были живы, только бы ничего не случилось, быстрее, ноги в темноте безошибочно находят ступени, быстрее, черт, почему же оттуда моторолла-то так плохо берет, на связь быстрее…
Двое разведчиков, аккуратно высовывая головы из травы, вглядываются в темноту из потрепанных «пульсаров». Где-то тут коптер увидел вчера место секрета противника, может, пару сотен метров спереди. Слышен стрекот РПК и калашматов, но как-то вяло, ночной бой в стиле «обстреляем все посадки» уже никого не будоражит. Метровая трава позволила близко подползти, но и мешает осмотру. Приходится подниматься все выше над травой, втискивая в глазницу наглазник тепловизора, не отрывая его от лица, чтобы не дать на лицо «засвет», который выдаст разведчика в темноте.
Пули проходят рядом, цепляя стебли травы. Разведчик, стоящий с тепловизором, даже не шелохнулся, его взор обращен во внутрь «теплака», он ничего не видит вокруг себя, его взгляд под четырехкратным увеличением пытается по картинке понять – эти пиксели, отличающиеся по оттенку, имеют человеческое происхождение или нет. Но его напарник видит, как два «трассера» проходят в полуметре от стоящего на колене побратима. Рывок за рюкзак, оба падают назад, скатываясь с возвышенности. Две фигуры, лежащие на земле, перебрасываются несколькими фразами, а потом, пригнувшись, начинают движение к посадке. «Выпалили» их. Надо уходить, везение не бывает вечным, могут и с АГСа приголубить…
Постоянно поправляя каску, фигура, скрытая мешками с песком, камуфлированных землей, аккуратно пытается выползти на удобную позицию, чтобы взять под обзор вражеский ВОП. Расстояние менее 400 метров до врага, близко, очень близко по меркам войны, длинное тело под два метра плохо скрывать за такой хилой защитой, но надо – аккуратно, не высовываясь.
Выход РПГ с ВОПа противника, гранатометчик стреляет, потратив на прицеливание доли секунды, – на все возможные огневые точки наведены пулеметы, надолго не задержишься. И несмотря на такое небрежное прицеливание, граната таки приходит очень точно. Подрыв, тело за мешками встряхивает. Длинное нескладное тело замирает, каска же, откинутая взрывом, почему-то продолжает катиться по насыпи. Осколок в голову, мгновенная смерть. Неожиданная, непонятная, как же так, так точно граната, на пределе прицельной дальности, да еще и облетела насыпь из мешков…
Потом будет эвакуация, тело будут нести побратимы по веренице узких окопов, сбивая плечами комья земли, носилки, нет, не шаг, а бег, ну, а вдруг жив, а вдруг… Потом по мессенджерам бойцов пройдет новость, – ребят, погиб парень в таком то взводе, РПГ, какой парень, вот этот? А нет, а кто? Фото облетает чатики бойцов, – неужели он, черт, такой классный пацан, ну как же так… Вечером взводный и ротный будут сидеть перед как-то визуально постаревшим комбатом, описывая что произошло, а другой офицер принесет и поставит посреди блиндажа рюкзак погибшего, перепишет у комбата телефон матери бойца. Завтра этот офицер будет делать то, чему он предпочел бы бой на острие атаки. Он будет звонить матери и говорить, что погиб их сын. Погиб во время боя. Что он был героем. Что он погиб за свой народ, приняв на себя тот кусок металла, который мог бы достаться мирному жителю. Этот офицер будет организовывать похороны, собирать пожертвования по батальону, а когда будут везти гроб на родину бойца – будет сидеть с гробом в грузовом отделении микроавтобуса всю дорогу. Он должен проводить своего бойца, дело чести, он с ним до конца.
А за день до этого о смерти парня узнают волонтеры. Вот же фото с ним, вот ППД, вот сдача на берет, вот они на полигоне, а вот этот парень по гражданке, тогда собрались сходить на какой-то фильм в кинотеатр и пива выпить, веселый, улыбается с прищуром. Волонтеры, для которых этот парень часть их мира, пишут пост. О том, что боль. Что погиб. Ну, как же так, почему так-то…
Фейсбук, плачущие смайлики, и перепосты…
И вот когда переходишь по перепостам, то видишь следующее:
– Доколе будут гибнуть наши сыны? Если бы депутатов в окопы, то война бы прекратилась! Генералов/президента/офицеров надо расстрелять, доколе гибнуть такие молодые парни будут?
И вот что я вам хочу сказать.
Да будьте вы прокляты, заполненые желчью, никчемные твари. Для вас этот парень – лишь повод плеснуть яда, из которого вы состоите, отравляя все вокруг. Вам насрать на него. Он за вас умер, но вы не вспомните завтра его имени, даже несмотря на то, что пост с его фотографией и именем будет и дальше висеть на стене фейсбука. Он умер за то, чтобы вы не познали ужасов войны. Но вы почему-то посчитали, что он умер для того, чтоб вы могли излить свою сиюминутную фобию, попрыгав на его костях. Будьте вы прокляты, гандоны. Не смейте использовать погибших для манипуляций. Не смейте. Вы ничего не знаете о том, как и почему он умер. Как умирали и умрут другие. Потому что вам насрать.
А в это время в каком-то небольшом городе пожилой офицер будет плакать, обнимая мать, которой он привез тело сына. Они будут плакать вдвоем. Настоящие люди. С настоящей болью. Пройдут похороны. Офицер уедет назад. Понимая, что это не последняя его поездка, и что он сам не знает, насколько его хватит. Он не будет писать посты в фейсбуке и манипулировать. Он вернется назад в то подразделение, на которое враг сыпет тонны российского металла. Туда, куда еще придет смерть. Туда, где бойцы батальона будут мстить за погибшего и за тех кто погиб ранее.
Во имя тех, кто жив, и тех, кто отдал жизнь за вас, – не опускайтесь до манипуляций. Будьте людьми. Помните о погибших. Проявляйте уважение и выделите частичку памяти на тех, кто отдал самое дорогое. Потому что вы живы, а за ним пришла смерть.
Я попытался вам, как я это вижу, донести про смерть. Те кто воевал – могут рассказать по другому. Смысл останется тот же. Погибших использовать для своих фобий – нельзя. Низко это. Не делайте этого.
