Часть I. Adagio

Амес. Глава 1

в которой читателям предлагается окинуть взглядом город Эриарат, где происходит бóльшая часть действия этой книги, и может быть слегка устыдиться того, что пока вы рассеянно листаете страницы, кому-то приходится толкать тяжёлую тачку по крутому склону вверх

Эта история начинается с того, как ученик Академии магов Меритант взял с полки тяжёлую, в кожаном переплёте, явно давным-давно не открывавшуюся книгу — без названия на корешке. На ней также не было тускло и недобро светящихся рун, переплёт её не был сделан из человеческой кожи и изукрашен изображениями чудовищ и демонов, которые —стоило на мгновение отвести взгляд,— казалось, корчат рожи и вот-вот сорвутся с обложки, чтобы впиться клыками в неосторожного читателя. Эта книга не была прикована цепями, не была окружена вечно горящими свечами, дабы тьма никогда не коснулась её и не освободила заключённые в ней злые силы, и книга эта не была замурована в самой дальней части подземелья Академии за железной дверью; вместо того она пылилась десятилетиями на полке библиотеки, ничем не привлекая внимания её посетителей.

Нет, раньше.

Эта история начинается с того, что другой ученик Академии, по имени Джеремия, проявил магические таланты в столь юном возрасте, что привлёк особенное внимание магов Академии, и родил в них большие надежды и ожидания, ведь это наверняка свидетельствовало о пробуждении таланта уникального и неимоверной силы. И всё же за последующие годы обучения он так никогда и не нашёл своего призвания, не открыл в себе никаких талантов ни к одной из магических Сил, и не услышал Зова магии — как впрочем, то происходило с сотнями других учеников Академии, так что это не было сколько-нибудь значительной трагедией ни для кого, кроме возлагавших на него особые надежды магов; сам же Джеремия, который, точно как все остальные рядовые маги, был обречён до конца дней пользоваться чужими заклинаниями, либо составлять свои ценой многих дней и бессонных ночей, вместо того, чтобы творить чудеса по мановению руки или щелчку пальцев, совершенно по этому поводу не переживал.

Нет, всё-таки ещё раньше.

Эта история начинается с того, как тысячу семьсот тридцать лет назад архимаг Рэнсент Огненнорукий, Великий маг Стихии Огня, не обладавший никакими другими звучными титулами, кроме тех, что придумал себе сам, и не занимавший никаких высших ступеней в иерархии магов, поскольку ему ещё лишь предстояло эту самую иерархию придумать — эта история начинается с того, как архимаг Рэнсент Огненнорукий, немного израненный и основательно измятый, стоя посреди выжженного пепелища, живого свидетельства его статуса архимага, только что отправившего на Ту Сторону всех прочих претендентов на этот титул — эта история начинается с того, как он решил основать Академию магов.

Нет, пожалуй, это слишком.

Тогда пусть эта история начнётся в 1734-м году, в седьмой день Месяца жатвы.

И пусть история начнётся с ученика пекаря.

 

1734, Месяц жатвы, 7-й день.

Представьте себе город белоснежного камня и высоких синих крыш; город на холмах, разрезанный надвое извилистым руслом реки, через которую перекинуты ажурные белоснежные мосты; город, испещрённый зеленью деревьев в парках и скверах, город беломраморных фонтанов, выбрасывающих вверх водяные струи, рассыпающиеся в водяную пыль, в которой танцуют крохотные радуги.

Это Эриарат — иначе называемый Городом Синих Крыш.

Город, чьи дома (по левому берегу реки) возносятся на немыслимую высоту четырёх, пяти, шести этажей, и чьи высокие синие крыши, изукрашенные башенками, ротондами и газебами, увенчанные шпилями и флюгерами, стремятся ещё выше, ввысь, словно пытаются пронзить голубизну неба над городом. И на самом высоком из холмов, над синими крышами и флюгерами, ещё выше, в небесную синеву, возносятся башни Академии магов, перед высотой и белоснежной строгостью линий которых меркнут все прочие чудеса города.

Это Эриарат — город, появившийся на свет и существующий лишь для того, чтобы обеспечивать любой каприз магов, живущих и (несколько реже) работающих в высоких башнях Академии.

Город, чьи дома (по правому берегу реки) спускаются (всё менее белоснежные) к устью реки, впадающей в море, к заливу — где стройные мачты и белые паруса торговых кораблей со всех концов известного света свозят в город ткани и пряности, драгоценности и искусные поделки, и торговый люд со всех концов земли, и сотни моряков, пьянеющих с такой скоростью, как если бы их пьянил сам воздух города, и беззаботно сеющих новые, экзотические венерические болезни со всех уголков мира, что не оставляет магов-целителей Академии Эриарата без работы.

Это Эриарат — сердце мира, крупнейший и важнейший его торговый, научный и магический центр, и всё в мире подчинено его велениям и прихотям, и все властители и самодержцы всех стран признают его власть и важность — ну, разумеется, кроме совсем дальних краёв, где о магах Эриарата мало кто слышал, и ещё меньше народу верит в их существование.

 

В городе белоснежных домов и синих крыш, в городе, привольно раскинувшемся на холмах, жил Амес — безродный сирота, не отличавшийся (с точки зрения окружающих) ни талантами, ни силой, ни сообразительностью. Лишившись родителей едва ли не в младенчестве, Амес был взят на воспитание соседом, пекарем Джоффри, за что должен был бы быть тому весьма благодарен, ведь альтернативой вполне могла бы быть голодная смерть в (совсем не белоснежных) городских трущобах, приютившихся по правому берегу реки чуть в стороне от порта. Если бы не пекарь Джоффри, Амес мог бы умереть от голода, мог замерзнуть от холода зимой, мог погибнуть в уличной стычке, как многие беспризорники, мог быть насильно схвачен матросами какого-нибудь корабля и увезён в дальние страны. Всего этого не произошло благодаря доброму (на самом деле, не слишком) пекарю Джоффри — и Амес мог наслаждаться жизнью в привольно раскинувшемся на холмах Эриарате.

Именно эти холмы в данный момент и проклинал Амес особенно изобретательно, с натугой таща в гору тележку со свежевыпеченным хлебом.

Здесь автору хотелось бы сказать, что путь Амеса пролегал среди белоснежных зданий, и что с каждым шагом по мощёной мостовой он приближался к изукрашенным стенам Академии магов, где седобородые умудрённые старцы с нетерпением ждали ещё горячих крендельков и пирожных к завтраку. И, вполне возможно, так то и было — с каким-то другим помощником какого-то другого пекаря, который жил и работал на левом берегу реки, среди белоснежных высоких зданий и синих крыш. К несчастью, пекарь Джоффри, которому помогал Амес, работал на правом берегу реки, где здания были не такими высокими, и определённо менее белоснежными, и чьи крыши в какой-то момент, вполне вероятно, действительно были синими, но в настоящий момент чаще с уверенностью можно было сказать лишь то, что эти крыши всё ещё есть — а вот уже о том, насколько они успешно выполняют своё предназначение защищать от дождя, автор судить не взялся бы.

Впрочем, с готовностью об этом взялся бы судить сам Амес, как обитатель чердака под одной из таких крыш. И в любой дождливый день его ответом было бы — нет, своё предназначение крыша дома пекаря Джоффри выполняла не слишком успешно.

Кто знает, таким ли видел будущий Эриарат архимаг Рэнсент Огненнорукий, стоя посреди выжженной равнины, пытаясь отдышаться, и говоря себе: «Пожалуй, перебор вышел. Надо что-нибудь придумать, чтобы… следующий раз… не-не-не, никакого “следующего раза”, надо что-то придумать» — иными словами, в тот момент, который в сильно облагороженном виде вошёл в летописи как его историческое решение об основании Академии магов.

Кто знает, каким тысячу семьсот лет назад видел будущий Эриарат архимаг Рэнсент Огненнорукий — кстати, не доживший не только до описываемых в книге событий, но и до завершения постройки первого из белоснежных зданий Академии. Погибший от руки мага Холекса Повелителя Воды — какая ирония! — повелитель Огня архимаг Рэнсент Огненнорукий не увидел завершения своих планов. Таким образом титул архимага и перешёл к Холексу Повелителю Воды, который —отдадим ему должное— был чрезвычайно почтителен к памяти предшественника, и именно его авторству приписал сочинённый собственноручно Кодекс магов, о чём, по понятным причинам, нет ни единого упоминания в официальных хрониках Академии — равно как и о том, что погиб Рэнсент Огненнорукий не от могущественного колдовства Холекса, а от ловкого (и не менее могущественного с чисто практической точки зрения) удара кинжалом в спину, под левую лопатку снизу вверх. Таких безынтересных подробностей не содержат официальные хроники, тщательно составленные и отредактированные лично Холексом Повелителем Воды, а после него — вскорости сменившим его на посту архимага Эбибасестом Чёрным, которого кубком яда на посту сменил Кросинакс Огнедышащий, которого (для разнообразия — с применением магии) сменил, равномерно распределив по стенам и поверхностям спальни, Ирехон Первый, который в конце своей недолгой карьеры архимага был изрядно разочарован тем фактом, что пост его унаследует не Ирехон Второй, а самый что ни на есть Убниор Первый…

В общем, вы понимаете, почему даже старейшим из официальных хроник нельзя до конца доверять, правда?

Так или иначе, мы не знаем, каким себе представлял Эриарат, Город Синих Крыш, основавший Академию магов Рэнсент Огненнорукий, или продолжавшие его дело архимаги. Неизвестно, видели ли они своей целью создание города всеобщего благоденствия и равномерно белоснежных стен и улиц; да и касательно синих крыш —были ли они непременным условием замысла Рэнсента Огненнорукого, или получились в какой-то момент как-то сами собой,— также нет окончательной ясности. И зная человеческую природу, от которой полностью отречься не всегда удаётся даже лучшим из магов, можно даже предположить, что замыслы честолюбивых магов по построению города белоснежных стен, ослепительно синих крыш и всеобщего благоденствия вполне могли ограничиваться исключительно левым, лучшим из берегов реки, а то и просто пределами самой Академии, а в вопросе благоденствия — исключительно самими магами, причём скорее даже старшим преподавательским составом.

Одним словом, суровая реальность была непреклонна: ни сам Эриарат не вышел до конца белоснежным и безбедным, ни подмастерью Амесу с пекарем Джоффри не было суждено жить и работать в лучшей и белоснежнейшей части города, то есть на левом берегу реки.

А потому не стоит слишком удивляться и тому, что в то время как седобородые умудрённые старцы маги определённо ждали ещё горячих крендельков и пирожных к завтраку — в это же время в тележке Амеса не было ни крендельков, ни пирожных, а вместо того она была полна сероватых буханок дешёвого хлеба, небрежно выпеченных пекарем Джоффри из едва ли не самой дешёвой муки. И вёз тележку Амес не к завтраку магов Академии, и даже не на рынок —поскольку платить за место на рынке Джоффри то ли не мог, то ли не считал нужным,— а по привычному маршруту от располагавшейся прямо в доме Джоффри пекарни до двух захудалых харчевен и одного не менее захудалого постоялого двора.

Как назло, обе харчевни и постоялый двор располагались на изрядном удалении друг от друга, и в разных сторонах от пекарни; и в глубине души Амес даже подозревал, что Джоффри нарочно подбирал себе клиентов в местах, расположенных таким образом, чтобы Амесу нужно было проделать как можно более долгий и как можно более утомительный путь. Разумеется, на самом деле в самой фразе «Джоффри подбирал себе клиентов» уже было заключено некоторое противоречие, поскольку перед его пекарней отнюдь не выстраивались очереди жаждущих вкусить сероватого, а порой и непропечённого хлеба. Была ли виной тому скаредность Джоффри, экономившего на муке, или недостаток кулинарных талантов, или действительно ему всегда лишь чуть-чуть не хватало средств, чтобы как следует развернуть своё предприятие на должном уровне — нам неизвестно. А известно, что сбывал он свой товар любому, кто готов был за него платить, и не слишком заботился о товара качестве.

И единственным светлым моментом во всём это было то, что Амесу никак не грозил нагоняй за то, что буханки хлеба остынут по дороге в харчевню, и торопиться было особо некуда. Впрочем, при любой его скорости почти отеческий подзатыльник от пекаря Джоффри по возвращению был гарантирован — ведь пекарь был скверного характера, и редко (точнее никогда) не был доволен своим подмастерьем; да и то сильно сказано — к процессу выпечки хлеба Амес практически не допускался из опасений, что всё испортит, хотя глядя на содержимое телеги, Амес решительно не понимал, что ещё там испортить было возможно.

В редкие минуты безудержного оптимизма Амес твердил себе, что не так уж ему и плохо в жизни приходится, и многим повезло куда меньше. Благодаря пекарю Джоффри ему было, что есть (не досыта), где спать (часть года — не дрожа от холода), а в силу не то скупости характера, не то бережливости, Джоффри никогда не напивался, как например сосед-сапожник, спьяну колотивший семью и подмастерьев, — вместо того Джоффри раздавал Амесу подзатыльники с заслуживающей лучшего применения пунктуальностью, равномерно распределяя их по дням и месяцам. Опять же, в силу особенностей своего характера, Джоффри никогда не женился и не имел ни семьи, ни родных, а потому не было у него жены, которая могла бы сделать жизнь Амеса несносной (жизнь справлялась с этой задачей самостоятельно), а при удачном раскладе Амес мог надеяться со временем унаследовать дело Джоффри (примерно через двадцать-тридцать лет). И поскольку, как уже было сказано, Джоффри подмастерья к делу практически не допускал, то при этом самом удачном раскладе династия пекарей-неумех и многолетняя традиция сероватого непропечённого хлеба наверняка успешно продолжилась бы далее, и никто из несчастных посетителей харчевен и постоялых дворов не заметил бы никакой перемены и вовсе.

И вот, в седьмой день Месяца жатвы, в 1734 году, подмастерье пекаря Амес тащил в гору поскрипывающую телегу с сероватым хлебом. И было ему примерно четырнадцать лет, и как все мальчишки его возраста, он мечтал. Мечтал о том, как с пекарем Джоффри случится несчастье, и Амес унаследует дело несколько быстрее, чем через двадцать лет. Или как он найдёт другого пекаря, который на самом деле будет учить его ремеслу, и чей хлеб не стыдно будет отведать даже благородным господам, живущим в городе на левом берегу реки.

Или хотя бы о том, как, закончив развозить хлеб и вернувшись домой, он против обыкновения, не получит полагающийся подзатыльник от Джоффри.

Но вместо того, к сожалению, в этот день Амес получил не только подзатыльник, но и плёткой по спине.

Вот как это произошло.

 

Поднявшись в гору по грязной и сколькой дороге, брусчатка которой была разбита и торчала из грязи под разными углами, Амес остановился передохнуть и утереть пот. И тут из-за угла выехало несколько всадников на настоящих лошадях — резвых скакунах, не чета той захудалой кляче, которую пекарь Джоффри уже полтора года грозился купить, но никогда не купит, как не купил и три предыдущих, на которых клал глаз до того. Несколько всадников на резвых жеребцах, и во главе кавалькады ехал высокий белокурый статный юноша благородных кровей, небрежно стегнувший плёткой Амеса по спине и прокричавший:

— С дороги, скотина!

Поздравляю тебя, мой терпеливый читатель. Ты только что познакомился с главным героем этой книги, семнадцатилетним Джеремией, въезжающим в город в компании своих друзей и направляющимся к Академии магов.

Автор

Володимир Завгородній