Телефонные номера удаляются хреново…
Трудно, больно. Иногда равнодушно. Сейчас в основном с мясом.
Вот это ветеринарка, в которую я больше не приеду.
Такси, которое я не вызову.
Врач, которому я больше не позвоню.
Газовщик Гена, для которого у меня больше нет газового котла.
Вот этот номер – мой друг по универу, даже наверное влюблённость.
Просто скис, просто остановился, просто «за мир», просто бухает и звонит только когда в хлам. Только чтоб повспоминать. О тех людях, которых давно уже нет и никогда больше не будет.
Ты в студенчестве застрял намертво, а меня там нет уже 20 лет.
Ты хорохоришься в телефон, но говоришь, что у тебя клиентов «меньше», и что у жены зарплата 7к фублей. До войны ты вообще не знал, какая зарплата у твоей жены. Твой выбор, твоя жизнь. Но я больше не позвоню.
Вот этот номер- тоже друг. Один из лучших, только моих, которых всего два было в моей жизни. Теперь один остался. А этот закончился в 14-м. Келоидным рубцом стал бывший друг, так бывает, да.
Я стояла у себя во дворе, слушала бесконечно жуткий ДАП и слова по телефону. Из Ялты.
Про то, что нужно выбрать победителя.
Что не будет ничего страшного, если я приму эту новую «власть», как принял её он в Крыму.
И что теперь у них безопасно, а у нас ДАП и чеченцы.
Безопасно… Безопасно стать предателем. Безопасно подмахивать оккупанту. Безопасно бледной молью не отсвечивать, когда на подвал тащат соседа, и радоваться, что пока не тебя.
Темнело в глазах и ворочалось где-то под диафрагмой. Как же так. Как же так? Так не может быть.
Мы же вместе покоряли Мангуп, пели Крематорий на ночных перронах, пили с горла ледяной шампусик на Новый Год в Ялте, кормили психованных выдр, делили стол и кров.
Ты снимал видео нашей свадьбы, ещё на кассеты, триста лет прошло. Ты плакал у меня на плече о личных своих драмах.
Как же так ты, легко и не больно, стал на сторону оккупанта? Умный, талантливый, образованный? Не может быть!
Как оказалось, может. Может быть вот именно так…
Вот это – Грин. Музыкант, бард, неформал, интеллигентушко. Такие песни пронзительные пел, про совесть, честь, свободу. Он за мир. Он за всё хорошее против всей х*йни.
Он выехал в Марик, но не получилось у него там. Вернулся. Уже живя в Черновцах, я звонила, я переживала за него. Я говорила: уезжай, Грин, уезжай. Давай ко мне, я двуху снимаю, одна пока здесь, поживешь со мной, найдёшь работу, уезжай оттуда, ты же молодой, здоровый, умный.
Не уехал.
А потом «я за мир» превратилось в более конкретное.
В визиты одного запоребрика из Тулы, музыканта тоже. Знаете, рубаха-парень такой, милый, коммуникабельный. Жил у нас до войны, мы концерты ему устраивали, обнимались даже, друзья, х*ле.
Теперь ездит он регулярно к Грину, в Донецк, песни поёт за малую мзду. О том, как доблестный партизанский отряд ополченцев ходит укроп косить.
Вот такое вот «я за мир» получилось.
Мызамирыши… Условно патогенная флора.
Пока всё ок- с ними можно жить. Как только какая проблема, они всегда оказываются полезны твоему врагу.
Вот это – Юра и Олег. Первая наша тусовка. Нам всем 19-20. Они с Валеркой матфак, я биофак. Преф, вино, беседы до утра, гитары. Друзья. Тогда казалось, друзья.
Один – бывший ополченец. Не за идею. Тупо за бабло. И точка. Больше, в общем-то, не о чем писать.
Второго попустило. Он теперь, вроде как, наш.
Единственный случай, когда я услышала «Тань, я ошибся. Я ошибся и всё прое*ал. Я везде теперь чужой». Но уже поздно.
И не потому, что я такая вот «Железный Феликс» непримиримый, клёво сделанный.
А потому, что просто умерла она, дружба. Насовсем.
Вот это – Лена и Дима. Семейная пара, математики.
Общение закончилось моим вопросом ещё Вкотактике, в 14-м, «На референдум ходила?» и её ответом «Да». И всё.
Вжух и двадцати лет дружбы как не бывало.
Почему? Всё просто.
Они пошли и поставили свою подпись под тезисом «Сделать Таню бомжом», «Попытаться убить Таниного мужа», «Лишить родины Танину дочь».
Зачем им это понадобилось? Не хочу даже пытаться придумать что-то удобоваримое.
Что они с этого поимели? Разбитый дом, изоляцию в гетто, очередь за гуманитаркой.
А вот это – «Саша Тойота». Мы были почти незнакомы.
Ты ездил на новенькой Тойоте, в хорошем костюме и дорогой обуви.
Ты бесплатно возил наших хвостатых, пачкая кровью и гноем свой красивый салон.
Ты не просил никогда даже «на бензин».
Ты привозил мне домой паштет для моей подопечной с раздробленной челюстью и отёком мозга, когда в Донецке уже нельзя было купить ничего почти.
Ты возил в ДАП воду и еду.
Мне об этом сказал даже не ты, а общие знакомые, по большому большому секрету.
Ты молчал, но мы оба знали, что созвучны в этой нашей донбасской какофонии.
Ты дал мне 500 грн и сказал отправить мужу, хотя я не говорила тебе, где он, и что у него там всего одна пара штанов.
Тебе об этом сказал кто-то другой. По большому-большому секрету.
А потом ты пропал.
А я тебя искала.
В огромном умирающем городе, где выехали почти все наши. А не выехавшие затихарились в ноль.
И мне сказали, что тебя больше нет.
Совсем нет.
Ты даже не умер.
Ты не умер так, чтоб я могла принести цветы и вылить стопку на землю.
Ты просто исчез в одной из поездок.
Телефонные номера удаляются хреново.
Каждый напоминает о том, как нас разделили.
Мануально, втупую.
Просто сыграв на какой-то неудовлетворённости людей, которые вот сейчас просто не понимают, НАСКОЛЬКО может быть хуже, чем сейчас.
И нас снова делят.
Нас снова рвут, а мы снова податливые.
Только уже не локально, на Донбассе. Нас делят масштабно.
Делят старательно, упорно, с огромными энергозатратами, не брезгуя самыми позорными методами.
Снова и снова играя на личных, маленьких, пищеварительных таких неудовлетворенностях.
Ненависть, концентрированная, очищенная ненависть друг к другу вливается в наши вены. Ежедневно.
И я реально не знаю, как вам объяснить, что историю Донбасса повторяют.
Для меня это очевидно и очень моторошно.
А для многих – это просто страшилки из шкафа. Повод для поржать и выдать корявый дилетантский диагноз.
Часто думаю, получится ли у них?
Сможем ли мы устоять?
Неужели вот это всё было зря?
