Истории Эриарата: Время Хаоса. №3

Мери. Глава 3

в которой читатели снова знакомятся с главным героем книги, но теперь с совсем другим, и на протяжении многих следующих страниц им предлагается гадать, за кем же из двоих следить пристально, и кому отдать свои симпатии.

В темноте её голос пересыпался звоном серебряных колокольчиков.

— Ну же, иди ко мне скорей…

Он стоял в темноте, спрятанный ею, скрытый, укрытый, надёжно защищённый своей невидимостью. Второй главный герой этой книги, мой терпеливый читатель, лицо которого ты не можешь разглядеть в темноте.

— Давай скорей… не заставляй меня ждать…

Темнота пугала его, но темнота также скрывала его страх и дарила защиту. И он протянул руки в темноту, навстречу к ней.

— Иди сюда, иди скорей…

На северо-восток от Эриарата — проторенный торговый путь в Руэртон; хотя на самом деле, это путь из Руэртона в Эриарат, потому что все пути ведут в Эриарат, и все путники стекаются в Эриарат, и все товары производятся для Эриарата и везутся в Эриарат, и только сам Эриарат ничего не производит, и никуда не стремится, а только спокойно и уверенно царит над суетой кораблей, телег, пеших и конных путников, снующих взад и вперёд.

На пути между Эриаратом и Руэртоном дорога проходит через деревню, что называется Горькие Плавни, что старше и Руэртона, и Эриарата, и, возможно, была на этом месте всегда, ведь сейчас на мили и мили вокруг неё нет ни озера, ни реки, и название она, стало быть, своё получила в незапамятные времена — наверное ещё до того, как архимаг Холекс Повелитель Воды, изменил русло реки Эриакс, и принудил её течь к Эриарату, и извиваться сквозь его холмы, разделяя на левый и правый берега, и так осушил болота неподалёку от Горьких Плавней на сколько хватало глаз вокруг, впервые за тысячи лет подняв из-под воды плодородные земли.

Горькие Плавни находятся на дороге в Руэртон, в трёх днях пути от Эриарата, а потому так удобно остановиться именно там, пообедать, переночевать, перековать лошадь или починить прохудившиеся ботинки. И потому так много путников останавливается в Горьких Плавнях — кто на час, кто на день, кто на неделю в запой в местной таверне; а потому решительно всё в Горьких Плавнях сделано для того, чтобы остановился здесь путник; а потому почти никто из путников и не помышляет о том, чтобы остановиться где-то ещё, на полдня пути раньше или позже.

И так вышло, что в Горьких Плавнях живёт около шести сотен человек, и кто знает, сколько проходит и проезжает через деревню за обычный день; а потому жители Горьких Плавней не сеют и не жнут, а лишь заботятся о комфорте и удобстве путников, а точнее — о том, чтобы как можно большее число монет из карманов и кошельков путников перекочевало в карманы и кошельки жителей деревни. Так в деревне появилась гостиница, в которой не стыдно остановиться путешествующему аристократу со слугами; так в деревне появились магазины, в которых нечего покупать самим жителям; так в деревне появился ювелир и меняла, готовый по грабительскому курсу обменять монеты дальних стран или драгоценные камни; и наконец так жители Горьких Плавней первыми в мире Эриарата изобрели платные дороги — они идут вдоль обычных, и не отличаются от тех ничем, кроме того что жители деревни обычные дороги не то чтобы не ремонтируют, но скорее тщательно перекапывают в самые тёмные безлунные ночи. Потому что нет такого подвига, который не свершил бы житель Горьких Плавней ради наживы, а вековая традиция приучила их не искать лёгких и честных путей заработка.

На некотором же удалении на запад, и немного южнее Горьких Плавней — деревня Короткая Нога, которая это название получила от презабавнейшего случая, произошедшего здесь зимой лет двести тому назад со сбившимся с пути и заблудившимся аристократом, путешествовавшим в Эриарат со своей небольшой свитой, и там ещё в этой истории есть медведь-шатун и распутная актриса бродячего цирка, но мы не будем утомлять читателя пересказом хотя бы этой истории, дабы не отнимать его драгоценное время, и чтобы побыстрей добраться до того абзаца этой главы, в котором хоть что-то начнёт происходить.

Находясь в отдалении от проторенной и оживлённой дороги, деревня Короткая Нога не была интересна путникам, и весь смысл её существования заключался как раз в вещах, на которые у жителей Горьких Плавней не хватало времени — то есть в том, чтобы сеять, жать, а в промежутках также пахать, боронить, пропалывать, окучивать и поливать. Иными словами, как Эриарат кормит Академию магов, как все земли королевства кормят Эриарат, так деревня Короткая Нога вместе с несколькими расположенными по соседству кормила сами Горькие Плавни и проходящих через них путников. А потому из промышленности в Короткой Ноге была мельница; а из развлечений и удобств — от мельницы тень, да и та только летом и в солнечную погоду.

Это здесь и сейчас, в деревне Короткая Нога (население 244 человека), вечером четвёртого дня Месяца жатвы терпеливый читатель наконец увидит нашего второго героя.

Его зовут глупым девчачьим именем Мери, за что его до слёз дразнили в детстве, да и сейчас не упускают случая припомнить. Ему шестнадцать лет, безродный и нищий сын бедных крестьян, нескладный и оттого изрядно застенчивый. Он невысок ростом, и неширок в плечах, лицо его обычно и неприметно.

И нет никакого объяснения тому, что дочь мельника шепчет ему в темноте сеновала:

— Ну же, иди ко мне скорей…

Он стоит в темноте — испуганный, растерянный, не знающий, что делать дальше,— а её голос зовёт:

— Давай скорей… не заставляй меня ждать…

Темнота пугает, но темнота также скрывает его страх и дарит защиту; и в темноте Мери так легко притвориться, что он — и не он вовсе, а кто-то другой, кто наконец отважился протянуть руки  навстречу к ней, и впервые в жизни коснуться нагой женской кожи.

— Иди сюда, иди скорей… — Её нетерпеливые, куда более опытные руки срывают с него одежду.

— Не заставляй меня ждать… — И горячая волна прокатывается по его телу, когда женские руки впервые касаются его — там.

— Ты что, боишься? — тихо смеётся она. — Не бойся… давай… — И его неумелые руки с дрожащими пальцами робко скользят по её телу. Его губы пытаются найти её губы в темноте.

— Какой смешной… — переливаются в темноте серебряные колокольчики. — Иди ко мне, я научу тебя… — И умелые руки ласкают его; его лицо горит, кровь приливает в голову, а сердце заходится бешеным стуком.

— Ну же… ну давай… — Звон колокольчиков нетерпелив, он требует, он торопится, он спешит.

— Ну что с тобой?.. Разве ты не хочешь меня?.. Разве я не нравлюсь тебе?.. — И у него шумит в ушах, и сердце сейчас, кажется, выскочит из груди, и руки становятся неподъёмно тяжелы, а чужая кожа обжигает огнём.

— Что с тобой не так?! — отталкивает она его. — Дурак! Уходи! — И тогда горячая волна окончательно захлёстывает его, сбивает с ног и сминает, и схватив одежду он выбегает из амбара в ночную тьму, задыхаясь от слёз, и бежит в темноте, не разбирая дороги.

Он бродит ночью в полях, не понимая, где он, и что с ним происходит. Он плачет, он проклинает себя и её последними словами, он пытается понять, что же пошло не так — и к рассвету он оказывается опустошён, и выжат, и унижен, и обессилен; и утром он возвращается в деревню, потому что всё равно не знает, куда ему идти.

Шестнадцатилетний Мери со смешным девчачьим именем идёт домой, глядя под ноги, не глядя по сторонам, и его даже не волнует, накажет ли его отец за то, что проснувшись на рассвете, не обнаружил сына в доме.

У того из двух колодцев, что рядом с мельницей, он не замечает нескольких пришедших за водой девчонок, но смех серебряных колокольчиков режет как ножом; он оборачивается и видит среди них — её. Она смотрит на него; она отводит взгляд и шепчет подруге на ухо, и теперь уже дуэт колокольчиков заливается смехом; а потом следующий звон звучит уже в три голоса.

— Мери, Мери… — кричит ему одна из них. — Иди к нам!.. — И в его горле снова встаёт ком.

— Мери, разве мы тебе не нравимся? — кричит вторая, заливаясь смехом.

— Мери, может тебе мальчики нравятся больше? — смеётся первая. — Глупый, это же только имя у тебя девчачье. Или нет? Покажи нам, Мери, что там у тебя?

Слова ранят его, как метко брошенные камни, но он смотрит только на неё; а она ничего не говорит, и смотрит на него, не сводя глаз — и она смеётся над ним, и звон её смеха громом звучит в его ушах, заглушая насмешки и издёвки её подруг.

Когда он находит в себе силы отвернуться и сделать следующий шаг, он налетает на кого-то — кого-то, кто выше его на голову, шире в плечах, старше, и чья раскрытая ладонь бьёт Мери в лицо, отчего он падает на спину в дорожную пыль. Это старший сын мельника, её старший брат, с которым Мери столкнулся, не глядя, куда идёт.

— Куда прёшь, скотина?! — кричит тот, и пинает Мери ногой, попадая в бедро. Как будто этого не хватало, за спиной у сына мельника — двое дружков, такие же высокие, широкие в плечах, и столь же равнодушные к страданиям Мери, как и все. Мери в отчаянии закрывает глаза рукой, и не видит, как дочь мельника подбегает к брату и шепчет ему на ухо.

— Ах ты мелкий щенок! — Рывком, ухватившись за рубаху, мускулистая рука поднимает Мери с земли, и держит на весу, так что ноги его почти не касаются земли, а потом одним движением отшвыривает прочь, так что Мери летит кувырком. Он поднимается на ноги, но один из друзей брата мельника толкает его, и Мери опять едва не падает, а мускулистая рука снова хватает его, и снова бросает в пыль.

— Тебе не нравится моя сестра, падаль? — Рука снова тащит его вверх, теперь за волосы, и от боли у Мери выступают на глазах слёзы.

— Моя сестра недостаточно хороша для тебя? — И в голосе звучит холодное как лезвие ножа веселье.

Мери растерян. Мери не понимает — он, кажется, оскорбил её своей неудачей, и её брат теперь зол на него, но ведь это так легко исправить, он сейчас всё объяснит…

— Нет, Бардо, нет, она мне нравится… — лепечет Мери, чтобы получить хоть минуту передышки.

— Нравится тебе? — кажется, ещё сильнее злится здоровяк-брат. — И ты решил, что тебе позволено протягивать к ней свои грязные лапы? — И внезапный удар кулаком в лицо снова бросает Мери в пыль.

— Нет, нет, ты не так меня понял… — пытается оправдаться Мери, стирая с лица кровь, а рука снова легко поднимает его на ноги, и следующий удар кулака приходится в живот, отчего Мери складывается пополам, хватая ртом воздух.

— Так что хотел с моей сестрой сделать, щенок? — И от толчка одного из друзей Мери снова летит наземь.

— Я… я ничего не хотел… — вырываются изо рта Мери слова между спазмами пульсирующей в животе боли. Рука снова поднимает его на ноги, и чьи-то чужие руки грубо хватают его сзади, и не понятно, то ли чтобы он не упал, то ли чтобы он не сбежал.

— Так всё-таки не хотел? — И удар кулака приходится вскользь, почти промахнувшись, но всё равно обжигая болью скулу. — Всё-таки она тебе не нравится? — Чужие руки больно заламывают руки Мери за спиной. — Ты уверен? Минуту назад ты сказал другое.

— Она мне нравится… но я не хотел… она сама… — пытается что-то объяснить Мэри, но в этот раз удар приходится в цель, и обжигающая боль расцветает в переносице, и что-то противно хрустит под чужой рукой, и что-то горячее течёт по губам, смешиваясь со слезами.

— Ты смотри, какая свинья, — раздосадовано говорит сын мельника, театрально разводя руками. — Лезет к моей сестре своими потными ручонками, и ещё она сама, выходит, виновата! — И новый сокрушающий удар в лицо, и слева — под рёбра, и Мери наконец выскальзывает из чужих рук и падает в пыль, а чья-то нога бьёт в ребра справа, и он пытается закрыться руками и кричит:

— Чего ты от меня хочешь? Я не понимаю!

Сильные руки поднимают его с земли, и лицо Мери оказывается в нескольких сантиметрах от искажённого нехорошей ухмылкой лица старшего сына мельника, и краем глаза Мери замечает, что вокруг них собралась изрядная толпа.

— Тебе не нравится моя сестра, Мери? — ухмыляется сын мельника. — Маленькая девчонка Мери… Так может, тебе больше понравятся парни?

Чужие руки тянут Мери в сторону, с дороги, за мельницу, где никто его не увидит, и Мери отбивается вслепую, в ужасе, в панике, наугад, и тогда чьё-то колено врезается ему в пах, и мир исчезает в ослепительной чёрной вспышке боли.

В шестой день Месяца жатвы карета могущественного Акамуса Премудрого появилась в деревне Короткая Нога вскоре после рассвета, и не спавший всю ночь маг пребывал в исключительно скверном настроении.

Он вышел из кареты, чтобы обнаружить, что никто его не встречает, и жители не торопятся предложить ему бокал вина, или хотя бы кружку пива, от которых он решительно откажется и потребует простой воды, и от одной мысли о том, что в этом забытом богами всех религий уголке почему-то не считают, что мир вращается вокруг могущественного Акамуса, маг скривил рот так сильно и недовольно, что щеку свело судорогой, и он принялся растирать её рукой.

Акамус Премудрый огляделся вокруг, потом посмотрел в небо, потом на свои ботинки, потом на кучера, правящего каретой, и наконец на запряжённых в карету лошадей; при этом по нему было видно, что небо и лошадей он ещё в целом одобряет, а всё остальное решительно разочаровывает ожидания могущественного мага. Наконец, Акамус вздохнул, резко выдохнул, как бы собираясь с силами, и властным жестом указал на первого попавшего проходившего мимо крестьянина.

— Эй, ты! — сказал Акамус Премудрый. — Сюда иди.

— Я? — переспросил первый попавшийся крестьянин.

— Нет, я! — съязвил Акамус в ответ.

Крестьянин пожал плечами, развернулся, и пошёл куда шёл. Акамус скривился, с шипением выдохнул воздух через стиснутые зубы, нарисовал пальцами левой руки в воздухе знак, а правой схватил воздух и потащил к себе, отчего крестьянин вдруг обнаружил, что невидимая и неведомая сила тащит его к Акамусу, разворачивает к магу лицом и слегка приподнимает, и тогда к своему ужасу и непониманию крестьянин повис в воздухе, не касаясь земли и беспомощно суча ногами.

— Послушай, милейший, — очень спокойно и размеренно сказал довольно-таки могущественный Акамус тоном, намекавшим, что терпение его вот-вот закончится, не успев начаться. — Меня зовут Акамус Премудрый, я маг шестой ступени, и у меня очень, очень плохое настроение. Не зли меня, или я сделаю с тобой ужасные вещи, после которых ты всё рано будешь жить долго. — Он смерил ошарашенного крестьянина взглядом и скривил недовольно рот. — А теперь быстро побежал и привёл сюда… я не знаю… кто тут у вас в этой дыре главный, того и веди.

Акамус отпустил крестьянина, и тот торопливо побежал в неизвестном направлении.

— Своего мага, я так понимаю, в деревне нет? — спросил с места кучера несколько менее могущественный маг третьей ступени Окаро Терпеливый, который неосмотрительно попался на глаза Акамусу перед самым отправлением, и которого Акамус временно определил на должность кучера по ряду причин, совершенно для Акамуса очевидных, хотя самому Окаро Терпеливому всё это представлялось не до конца понятным, но определённо несколько унизительным.

— Здесь вообще ничего нет, — проворчал Акамус.

Окаро Терпеливый, демонстративно кряхтя и потирая зад, слез с кареты, встал рядом с Акамусом Премудрым, и оглядел деревню, ухитрившись изобразить вид страдальческий, хорошо дополняющий брезгливо-недовольный вид самого Акамуса. Так два мага несколько разной степени могущественности некоторое время стояли рядом и обозревали деревню Короткая Нога.

Наконец спустя десяток минут насмерть перепуганный крестьянин привёл мельника, потому что всё равно не знал, кто в деревне старший, а до поместья ближайшего феодала было ещё немало миль на запад, и хотя очень велик был соблазн немедленно и со всей скоростью направиться в том направлении (или любом другом), стремительно удаляясь от деревни, жены, тёщи, и главное — от Акамуса Премудрого, крестьянин всё же в остром приступе здравомыслия решил, что маг с таким же успехом может притащить его волоком назад и через мили бездорожья, только это будет куда дольше и больнее.

— Благородный господин, — пробасил мельник, кланяясь в пояс и смотря себе под ноги.

Акамус удовлетворённо кивнул:

— Сойдёшь. — И махнул рукой крестьянину, отсылая прочь, чем тот и не преминул воспользоваться. — Итак. — Акамус протянул руку, взялся сильными пальцами за подбородок мельника, поднял его лицо и впился глазами в глаза. — Что. Здесь. Произошло?

— И когда мы нашли его, о благородный господин… — продолжал бормотать мельник, семеня рядом с магом, пока тот шёл по деревне, брезгливо прокладывая путь среди испражнений каких-то неведомых ему животных, которые совершенно не смущали крестьян. — Когда мы нашли его, о благородный господин…

— Я — могущественный Акамус, — в четвёртый раз повторил маг.

— Да, благородный господин, — с готовностью согласился мельник. — Так вот, благородный господин, когда мы сбежались и увидели его, благородный господин…

— Послушай, ты идиот? — прервал мельника маг, останавливаясь. — Обращайся ко мне «могущественный Акамус». Ты понял меня? — Он выжидающе посмотрел на мельника.

— Как скажете, благородный господин могущественный Акамус, — перепугался мельник.

Идущий чуть позади Окаро Терпеливый многозначительно кашлянул, глядя в сторону.

— Ладно, продолжай, — безнадёжно вздохнул Акамус, снова двигаясь с места.

— Так вот, благородный господин, когда мы увидели его, земля на сорок, нет, на пятьдесят шагов вокруг была выжжена, как после кострища, и покрыта пеплом, а вокруг него… — Мельник снова начал сбиваться и глотать слова. — Благородный господин, мы не могли поверить глазам…

— Где он сейчас? — снова раздражённо прервал мельника Акамус. — Что вы сделали с ним?

— Отец избил его плетью до полусмерти, и мы заперли его в подвале покрепче, — отрапортовал мельник с радостным чувством, что наконец знает правильный ответ.

— Отведи меня к нему, — сказал могущественный Акамус.

Маг вглядывался с темноту подвала, потом приказал принести фонарь, услышал, что фонаря нет, прошипел какое-то ругательство, взмахнул рукой, зажёг магический огонёк и спустился в подвал по скрипящей и полусгнившей деревянной лестнице. Он постоял над скорченным, забившимся в угол телом избитого и окровавленного Мери, пощупал пульс, потрогал лоб, вздохнул, распрямился, и выглянул наружу.

— Достаньте его отсюда,— скомандовал он мельнику и ещё каким-то лицам, которые таращились с опаской на него, заглядывая в подвал, — и отнесите в мою карету.

— Мы?! — переспросил с ужасом мельник.

— Нет… — начал было Акамус, но резко оборвал себя, и после секундной паузы продолжил. — Да. Именно вы. Ты, ты, и ты. Достаньте его из подвала и отнесите в мою карету. Или я превращу вас в тритонов.

— Благородный господин, вы заберёте его с собой? — уточнил мельник.

— Да, я заберу его с собой, — сказал Акамус, поднимаясь из подвала.

— Слава богам, — выдохнул другой крестьянин с облегчением.

Мери пришёл в себя в карете от прикосновений к разбитому лицу, застонал, забился в панике.

— Тссс, — услышал он. — Спокойно, спокойно. — Могущественный Акамус закончил протирать лицо Мери от засохшей крови мокрым платком, небрежно бросил его себе под ноги, и осторожно прикоснувшись к изуродованному лицу, чуть повернул голову Мери, чтобы рассмотреть получше в свете из окошка кареты.

— Не бойся, — сказал могущественный Акамус Премудрый. — Я не обижу тебя. Тебя зовут Мери, да?

Мери кивнул, кривясь от боли во всём теле.

— Всё будет в порядке, Мери, — сказал маг шестой ступени могущественный Акамус Премудрый, известный своим раздражительным и нетерпимым характером, и сказал он это очень мягко и спокойно. — Всё будет хорошо. Я заберу тебя с собой.

Мери попытался ощупать опухшее лицо, и снова застонал от боли.

— Нос сломан, — сказал Акамус, — не трогай пока. Это мы легко вылечим. — Он порылся в сетке под потолком кареты и достал оттуда флягу, потому что могущественный Акамус Премудрый терпеть не мог ни вина, ни пива, и всем напиткам предпочитал выдержанный бренди. — На, глотни, только осторожно. — Огненная жидкость обожгла горло Мери, и тот закашлялся.

— Всё будет хорошо, — повторил Акамус, глядя на мальчишку. — Теперь всё будет хорошо. Я обещаю.

Акамус стукнул в стену кареты и крикнул: «Окаро, поехали!». С демонстративно страдальческим вздохом карета тронулась с места, и поскрипывая и покачиваясь тронулась в путь по разбитой дороге — прочь от почерневшего лицом и поседевшего за один день мельника, прочь от деревенских домов, полных слёз, плача и горестных стонов; прочь от домов, где сейчас проклинали смерть и оплакивали мёртвых; прочь от домов, где готовились к самым массовым похоронам в истории деревни с глупым и смешным названием Короткая Нога.

Могущественный и раздражительный Акамус осторожно прикасался к ранам Мери, и боль уходила, а руки мага светились серебром в полумраке кареты.

— На полное выздоровление потребуется время, — сказал Акамус. — Этим займётся Эвин в Академии. Я пока просто заберу боль, не бойся.

Карета набирала скорость, удаляясь от пятна выжженной земли радиусом в тридцать шагов, где из пепла и грязи безутешные жители всё ещё выбирали обожжённые дочерна кости — сына мельника, дочери мельника, и их друзей и подруг, и неосторожных зрителей, собравшихся посмотреть, как будут бить парня со смешным именем Мери, который никому особенно не нравился.

— Стало быть, магия Огня, а? — с интересом протянул могущественный Акамус, рассеянно глядя в окошко кареты, которая неспешно ехала прочь от деревни Короткая Нога.

Население в шестой день Месяца жатвы — 221 человек.